Трое из ларца и Змей Калиныч в придачу - Страница 79

Искорка блеснула и погасла. Показалось? Нет, вот еще раз, и еще. Вскоре появилась тонкая огненная полоса, расширяясь с каждой секундой по горизонту.

– Бегом! – Митник первым рванул вперед, та так, что мы едва поспевали за ним.

Горыныч, хитрый змей, просто взлетел. Ну, правильно. Нечего лапы зря бить. Жаль, мы раньше не сообразили, можно было бы на халяву прокататься.

Огонь между тем приближался стремительно. Такое впечатление, что не мы – он спешит нам навстречу. Огненная стена с треском преградила путь, жар нещадно жег лицо и руки. Я прикрыл лицо рукой, Леля сверкнула бирюзой, стало немного легче.

– Не ждать, не мешкать, не сумлеваться, – на ходу прокричал Митник. – Сразу вперед!

За несколько шагов до огня он вдруг резко осадил и остался где-то за спиной. А нам тормозить уже было поздно: мы с разбегу врезались в стену стихии.

Я бежал, прикрывая глаза рукой. Огонь оказался не сплошным, а состоящим из многих огненных существ, которые прыгали, скакали, танцевали вокруг, старались ухватить за руки, увлечь в свой хоровод.

– Побудь с нами, – звали одни. – У нас весело, славно. А девы какие!

– Иди к нам, – махали другие. – Славу вместе добудем, в веках помнить нас будут.

– Смотри, какой дворец, – показывали третьи. – А злата там – не счесть! Иди, возьми.

– Не слушай их, – призывали еще одни. – Что злато – пыль. Власть – вот что в мире важнее всего. Мы дадим тебе власть над вселенной. Тебе будут поклоняться боги.

– Да отвалите вы! – крикнул я, чувствуя, что столь щедрые предложения накаляют температуру воздуха до невозможных пределов. Жаркое «по-богатырски» в собственных доспехах не желаете? Будет, если я немедленно что-то не предприму. – На фиг мне ваши прелести не нужны! Что власть, что деньги? Не то все, не за тем я сюда пришел. Изыди, сказал!

И знаете что? Огонь начал отступать. Огненные существа еще сделали, правда, несколько попыток, пока я не послал их открытым текстом. Едва с моих уст сорвались не совсем цензурные слова, Леля вдруг превратилась в водяной бич и начала хлестать во все стороны в такт взмаху моей руки. Огневики рванули, кто куда, оставляя после себя полосы дыма.

К идолу мы вышли одновременно, но, как оказалось, с трех сторон. Да что же это творится с пространством? Эй, Эйнштейн, есть какие-то мысли по этому поводу?

Я посмотрел на друзей, и меня заклинило на пару секунд. Парни пылали, и не просто пылали. Они были огнем, они дышали огнем, они носили языки пламени вместо доспехов и оружия, их следы на траве оставляли после себя пепел. Что это? Проделки огневиков? Или я дыма надышался, глюки поймал? Моя рука интуитивно прикрыла лицо. Ну, Леля, помогай.

Ага! Аж два раза!

Хотя, с другой стороны, водяная руна довольно экстравагантно смотрится в языках пламени, которым была порыта не только моя рука, но и я весь. Словно живая бирюза покоилась она на конечности. При этом всем мне было совершенно не жарко.

– Вы тоже это видите или пора психиатрам сдаваться? – спросил Вася.

– Боюсь, да, – подтвердил я.

– Что да?

– Вот Митник, гад, – вздохнул Заика. – Даже не предупредил. Как же мы теперь дальше-то жить будем? Меня в таком виде домой точно не пустят. А вас?

– Прекрати, Вовка, – попросил сержант. – Ищем руну.

– Скорей бы, – вздохнул я, обходя идола вокруг.

Это была статуя метра в четыре ростом, сделанная довольно грубо из камня. Если мне не изменяет память, их называли скифскими бабами, потому что стояли они в юго-восточных степях Украины, там, где некогда правили скифы и амазонки. Я, конечно, не специалист и не эстет, но в этой, довольно грубой, скульптуре была своя, завораживающая красота. Она пронизывала пространство вокруг себя неким энергетическим полем, заставляла видеть истинно женское начало в этом куске гранита, верить, что в нем зарождается, пульсирует новая жизнь. Не знаю, как парням, а мне вдруг захотелось припасть к выпяченному животу, в котором некий древний скульптор изобразил зачатье новой жизни, почувствовать, как толкается не рожденный пока ребенок, прикоснуться к огромной груди, почувствовать, как с ударами сердца начинают появляться первые капли молока, дарующие надежду новой жизни.

Вася вдруг приказал:

– Замри.

Я застыл, только теперь ощутив, что прижимаюсь к идолу всем телом, как ребенок к матери, одной рукой касаясь ее полной каменной груди.

– Заика, ты тоже это видишь? – спросил Паляныця, не отводя от меня глаз.

– Как свое отражение в зеркале, – подтвердил тот. – Только слабовато как-то получается. А ну, отойди.

Я оторвался от идола, отошел на несколько шагов. Вован тут же занял мое место. Огонь, покрывавший моего друга, вспыхнул сигнальным костром. Ну да, так и есть. Крада, в которую превратился Заика, сияла в ночи не хуже маяка. Более того, к Луне тянулся луч, исходящий от человека.

– Думаю, теперь моя очередь, – пришел к выводу Вася. – Все, Заикин, время вышло.

Едва они поменялись местами, как огонь, исходящий от нашего командира, взметнулся ввысь облаком, в котором легко было различить три фигуры в латах русских богатырей. Взметнулся, и погас, совсем погас, весь, словно и не было его в ночи.

Я посмотрел на свои руки. Обычные, не исходящие языками пламени, человеческие руки. Только рядом с Лелей огнем пылала новая руна.

– И совсем не больно, – констатировал Вася, поглаживая точно такую же на своем запястье.

– Я бы даже сказал: наоборот, согревает, – улыбнулся Заика.

Не знаю, чувствовали ли вы когда-либо облегчение от того, что ваши мысли поняты, приняты, а намерения, до того и так ясные, обозначились настолько четко, словно их прописали в сознание на клеточном уровне. Мне же казалось, словно у меня за спиной начинают расправляться невидимые крылья.